Я помню, как в 1966м году мне было двадцать, а я ещё не переступила черты, что отец для меня отмерил. Наш крошечный селоЛесная Долина в Тверской областибыло настолько тесным, что слухи летели быстрее зимних ветров, но обо мне почти никто не спешил говорить, да и не знал меня.
Отец, Вячеслав Петрович, держал мысль, будто ценность дочери измеряется её молчаливостью. Часто он повторял: «Хорошая девка не смотрит в глаза судьбе». Я научилась опускать взгляд, слушать, не нарушая тишины, исчезать, оставаясь на виду.
Пока соседние девочки ходили на бал и шептали о мальчиках, я штопала разорванные рубашки, варила простую щи, от которой едва хватало на всех. Я никогда не держала мальчика за руку, никогда не вела тайных разговоров. Жизнь моя была лишь набором ограничений.
И пришёл засуховый год. Жаркое лето вытягивало всё живое: поля погибали, скот умирал от голода, а работа отца исчезла, как утренний туман. Склад с продовольствием истощался, мать разводила крупу водой, чтобы её хватало дольше, а младшие братья скулали в ночи, их животы были пусты и ноющими.
Одна безнадёжная ночь заполнилась глухой тишиной. Я слышала шёпот из соседней комнаты голос отца, чужой голос. Слова были тихи, но я вынесла имя, которое заставило меня сжать желудок.
Аркадий Шевелёв.
Во всех уголках Лесной Долины знали это имя. Пятидесятилетний помещик, владелец обширного участка на краю села. Говорили, что он добрый, но отстранённый человек, почти незримый для простых людей.
Когда гость ушёл, отец позвал меня к себе, не в силах взглянуть прямо.
Варвара, пробормотал он, голос его был хрипел, Аркадий Шевелёв попросил твою руку в жёны.
Сердце зашагало. Но я его не знаю.
Он хороший человек, спешил сказать он, будто доброта может развеять страх. Он будет о вас заботиться, и о нашей семье.
Глаза матери были отёкшими, они говорили о бессонных слёзах.
Во мне поднималось чтото холодное. Я шепотом спросила: Папа сколько?
Он замешкался, потом сказал: Двадцать тысяч рублей.
Двадцать тысяч рублей хватило бы, чтобы наполнить наш амбар, погасить долги, спасти ферму и отдать меня.
Я разомкнула голос, когда спросила: Вы продаёте меня?
Он молчал. И это молчание стало ответом.
Через девять дней, в платье, выбранном Аркадием, я шла по проходу. Храм пахнул увядшими лилиями, сердце уже не билось. Первая поцелуй был на алтаре, перед чужими глазами, с мужчиной, чей образ я едва знала.
В ту же ночь, когда дверь дома Аркадия закрылась за мной, я стояла, дрожа, в чужом доме, рядом с мужем, которого не любила. Я вспомнила, как глухо звучит чувство захороненного живого.
Но Аркадий удивил меня.
Он не трогал меня, а сел напротив, руки сложив в коленях.
Варвара, сказал он мягко, прежде чем чтото произойдёт, есть вещь, которую ты должна знать.
Я сидела на краю кровати, словно замёрзшая.
Я понимаю, что брака ты не выбирала, проговорил он, голос дрожал. Но я хочу, чтобы ты знала: я не пришёл тебя сюда причинять вред. Я иной.
Он признался, что не может быть супругом в привычном смысле, что не способен рожать детей. Я увидела, как тяжело ему произнести эти слова.
Он смотрел на меня, ожидая отвращения или гнева, но я не чувствовала ни того, ни другого. Я узрела в нём человека, запертого в своей тишине, так же, как и я всю свою жизнь.
Потом прозвучали слова, изменившие всё:
Ты свободна, Варвара. Я не коснусь тебя, если ты не захочешь. Ты можешь иметь свою комнату. Всё, что я прошу это компания, ктото, с кем поговорить, с кем посидеть. Я просто не вынесу одиночества.
Впервые я посмотрела ему в глаза понастоящему. Я увидела не жалость и не собственность, а боль и нежность.
В ту же ночь я спала в комнате рядом, и впервые после свадьбы я смогла вдохнуть.
В последующие дни я нашла его библиотеку, полную рядов книг. Я никогда прежде не читала, не по своей воле. Когда Аркадий увидел меня, сидящую со скрещёнными ногами и раскрытой книгой, он слегка улыбнулся.
Всё в этом доме принадлежит тебе, сказал он. Ничего запрещено.
Ничего запрещено. Никто никогда не произносил так со мной.
Дни превратились в недели. Я изучала хозяйство фермы: как вести книги, как планировать сезоны, как управлять домом. Ум мой расширился тем, о чём я и не подозревала.
Однажды, когда солнце опускалось за холмы, Аркадий мягко спросил:
Варвара ты несчастлива здесь?
Я задумалась, потом ответила честно:
Нет. Впервые я могу дышать.
Вскоре Аркадий заболел. Лихорадка схватила его, а я держалась рядом, не давая себе сна. Когда он открыл глаза и увидел меня у своего постели, он прошептал: Ты осталась.
Я твоя жена, ответила я без лишних слов.
Между нами произошёл сдвиг: не страсть, а тихая привязанность, доверие, которое не нуждалось в громких клятвах.
Годы шли. Дом был тёплым, но безмолвным, без детского смеха. Однажды, сидя на веранде и наблюдая закат, я обратилась к нему:
Аркадий а если мы возьмём ребёнка внук?
Он посмотрел на меня долго, потом кивнул: Если ты этого желаешь.
Да, ответила я. Семью можно выбрать.
И мы сделали выбор.
Сначала пришла Алина маленькая, испуганная девочка с большими карими глазами, потерявшая родителей в пожаре. Потом пришли братьяблизнецы Пётр и Николай, которые держались друг за друга, будто мир мог исчезнуть, если они отпустят.
Наш дом, когдато пустой, наполнился смехом, топотом маленьких ножек, эхом детских криков. Соседи шептались, как обычно. «Странная пара», говорили они. «Необычное соглашение». Но их сплетни не дошли до нашего порога.
Мы с Аркадием нашли то, чего большинство людей никогда не обретает мир. Жизнь, построенную не на страсти, а на доброте.
Иногда, когда дети спали, а дом вновь становился тихим, Аркадий брал меня за руку и говорил:
Я и не думал, что меня могут полюбить так.
Я шептала в ответ:
Я тоже не верила.
Я была продана за деньги. Но в конце концов я выиграла.
Я обрела дом.
Партнёра. Дети. Жизнь, которую сама выбрала и защищала.
А когда моим детям задавали вопрос, что такое любовь, я отвечала:
Любовь принимает разные формы. Наша была иной, но она была наша.
