Утренний туман ещё не рассеялся, а у входа в районную поликлинику Новосибирского района уже толпились люди в осенних пальто. Марфа Поспелова, двадцать восемь лет, участковый терапевт, привычно ускорила шаг: к восьми нужно было открыть кабинет, собрать карточки, налить воды в старый кулер. Через стеклянную дверь прослышался гул разговоров никто не кричал, но напряжение ощущалось даже сквозь стекло.
Когдато здесь трудились восемь терапевтов, сегодня осталось четверо. Двое ушли в частные клиники, одна переехала в областной центр, ещё одного направили на длительное обучение. На стенде отдела кадров развешено объявление о вакансиях, но откликов нет уже месяц. По официальным данным в России не хватает около двадцати трёх тысяч врачей первичного звена, и этот коридор кажется микроскопом всей проблемы.
Я сняла пальто в крохотной ординаторской. Под потолком потрескивала лампа дневного света, оставляя на потолке бледные полосы. Проверила расписание: вместо тридцати приёмов сегодня стояли сорок четыре. Ночные звонки диспетчера, просьбы «впихнуть» ещё пару талонов всё слилось в одну длинную смену. Девятнадцать минут на пациента, если не пить воду и не ходить в туалет. В голове простая арифметика: даже при идеальном темпе уйдёт девять часов непрерывной работы.
Первый пациент женщина с бронхиальной астмой, нервно теребила шарф. Её электронная запись сбилась, и она пришла «живой» очередью, опасаясь нового приступа. Я выписала ингалятор по льготному рецепту, успокоила её, но за дверью уже звучали недовольные голоса. Ситуация повторяется каждое утро: толчок, вопрос «кто последний», спор, раздражение. Люди читают в новостях о планах Минздрава сократить дефицит к следующему году, но им нужен приём уже сегодня.
К полудню очередь заполнила всю лестничную площадку. В гардеробе закончились номерки, пациенты ставили обувь под скамейки, чтобы не стоять целый день в сапогах. Невысокий мужчина с гипертонией спросил регистраторшу Ольгу, почему талон дают только на три недели вперёд. Ольга пожала плечами и кивнула в сторону терапевтов: «График переполнен». Я услышала ответ сквозь приоткрытую дверь и почувствовала холодный пот по спине. Слишком много людей, слишком мало рук.
После короткого обеда бутерброд, яблоко, три глотка крепкого чая я решилась на первый шаг. Вместе со старшей медсестрой мы расчертили новое расписание: утренние часы только по предварительной записи, вечером очередь для острых случаев. Бумагу вывесили у регистратуры до конца смены. Вернулась к приёму, надеясь, что изменения хоть частично разгрузят поток. Но уже через час охранник принёс листок обратно: ктото его сорвал, подпишя красной ручкой «Так вы от нас окончательно избавляетесь?».
Вечером, закрывая шкаф с препаратами, я поймала себя на мысли, что улыбаюсь пациентам автоматически. Первый симптом выгорания маска доброжелательности, под которой прячется пустота. В ординаторской остальные трое терапевтов спорили, должно ли руководство оплачивать сверхурочные. Я слушала отрывистые реплики и представляла, как утром к дверям снова потянутся люди в шарфах и фетровых шапках. Легла спать в одиннадцать, но уснула только к двум.
Следующий понедельник выдался морозным. На окнах поликлиники выступил тонкий иней, а в коридоре завыл сквозняк. Люди плотнее заворачивались в шарфы и шагали на месте, чтобы не мёрзнуть. В девять утра регистратура перестала отвечать на внутренний телефон: его просто не слышали под шквалом вопросов. Пыталась придерживаться нового расписания, хотя формально оно ещё не было утверждено, и каждый третий пациент требовал объяснений.
К одиннадцати ожидание дошло до предела. Старушка в пуховой косынке упёрлась в дверной косяк кабинета: «Я сюда на трамвае приехала в шесть, а молодые ещё не родились, когда я уже в очереди стояла». За ней мужчина с зажимом для трости тяжело опёрся на костыль и возмутился, что ветеранам полагается приём вне очереди. Слова накладывались, превращаясь в гул регистраторша закрыла окошко, охранник пытался успокоить череду обвинений.
Вышла из кабинета в халате. Секунду внимания, попросила я, подняв ладонь. У меня предложение: сейчас принимаю только острых, остальных записываем на конкретное время после обеда, чтобы вы не ждали зря. Люди посмотрели настороженно. Ктото бурчал, что «запись была, да сплыла», ктото жаловался, что до дома далеко. Но несколько человек согласились разойтись, и напряжение немного спало. Поняла, что без согласия администрации эта импровизация долго не продержится.
Через час вызвали к главврачу. Скинула одежду на спинку стула, шла по коридору в выданных бахилах. Кабинет на втором этаже, дверь заклеена бумажкой «Собрание». Внутри сидели главный врач, заместитель по лечебной части и начальник регистратуры. На столе между ними лежал журнал талонов, изогнутый от закладок. Заместитель без прелюдий: Пациенты написали коллективную претензию. Семь подписей. Они считают, что терапевты саботируют работу.
Уши загорелись. Мы физически не справляемся, ответила я. Четыреста два приёма в неделю на четверых. Это не безопасность и не качество. У нас два выхода: либо штамповать рецепты без осмотра, либо изменить организацию. Предлагаю объединить пациентов в группы взаимопомощи. Молодые помогут пожилым записываться через интернет, а мы освободим один час в день для срочных случаев. Чёткое правило: если пациент не пришёл в своё время, талон переходит дальше. Молчание несколько секунд.
Главврач откинулся в кресле. Люди жалуются, что раньше было проще: очередь живая, и всё. Перебила я, впервые повысив голос. Сейчас кадровая яма не только у нас. В стране двадцать тысяч незакрытых ставок. Если ничего не менять, завтра будет очередная претензия, а послезавтра скорая прямо к нам в коридор.
Разговор закончился неожиданно. Главврач кивнул: Хорошо, введите пилот на вашем участке, отчёт через две недели. Только сразу предупреди людей: первый же срыв и ты возвращаешься к старому графику. Вышла из кабинета, и за окном закружились первые влажные хлопья снега. Путь назад уже не было.
Пилотная программа принесла небольшие, но заметные изменения. В коридорах поликлиники стало меньше людей, вынужденных ждать целый день. У дверей кабинетов иногда всё ещё образуется короткая очередь, но в основном из тех, кто пришёл с острыми случаями без записи.
Кабинеты работают более организованно. Встретила первого пациента на новых условиях пожилая женщина, записавшаяся заранее при помощи молодого соседа Ивана. Он тоже был моим пациентом и с радостью помогал: «Главное объяснить старшим, как всё работает, и не спешить». Его энтузиазм заражал, и постепенно сформировалась небольшая группа волонтёров, готовых помогать с записями и даже сопровождать пожилых до кабинета.
Нагрузка на медперсонал всё ещё высока. Если количество приёмов снизилось, ощущение, что дел не стало меньше, сохраняется. Я часто задерживалась, составляя отчёты по пилоту и размышляя, как улучшить приём. Беспокоила меня мысль, что администрация быстро потеряет интерес, как только появятся первые проблемы.
Но пришла делегация из районной больницы, чтобы оценить новую систему. Я нервничала, показывая им изменения: запись по талонам, сокращение очередей, группы волонтёров. Представление без лишней формальности помогло раскрыть суть улучшений. Делегация оценила стремление коллектива, пусть и не решило проблему кардинально, но направило её в русло, позволяющее снять остроту.
Задумалась, как мало изменилось для меня самой. Работа попрежнему требует постоянного внимания, и вечерами едва хватает сил добраться до дома. Теперь, когда делегация отметила успехи, появилось хоть какоето чувство удовлетворённости. Администрация дала понять, что проект будет поддержан, и это уже немалый шаг вперёд.
У входа в поликлинику появились новые объявления: информация о записях, контакты волонтёров, новости о возможностях для пациентов. В приёмной царила более спокойная, но всё же оживлённая атмосфера. Пациенты начали благодарить друг друга, помогая ориентироваться в изменившемся порядке.
Понимаю, что это не отменяет постоянной усталости, но хотя бы даёт чуть больше уверенности, что усилия не проходят даром. Каждое «спасибо» добавляло сил, даже если звучало слегка печально.
Вечером, за занавешенными окнами стемнело, и свет фонарей, падающий на снег, создал уютное освещение внутри поликлиники. Люди собирали вещи, натягивали шапки и перчатки, выходя в ночь. Я закрыла кабинет чуть раньше обычного и отправилась в ординаторскую.
Дома я долго ворочалась в постели, размышляя обо всём. Возможно, я тоже привыкаю к новому порядку и уже строю планы, как сделать его ещё лучше. Цена была высокой всегда быть на привязи к расписанию, но теперь у меня есть небольшая команда людей, разделяющих мои стремления.
На следующее утро проснулась с мыслью, что работа наконец приносит реальные изменения. Не революция, но кто сказал, что мелкие шаги не ведут к большой дороге? Усталость всё ещё подтачивает силы, но уже не кажется безнадёжной. Позволила себе маленькую улыбку, заварив свежий чай. Сегодня был ещё один день, когда многое стало лучше, чем вчера.
