12 декабря 2023г. Дневник.
Утренний туман ещё не растаял, а у входа в районную поликлинику в Хабаровске уже собирались люди в тёплых осенних пальто. Я, Дмитрий Соколов, участковый терапевт, двадцать семь лет за плечами, поспешил в коридор: к восьми часам нужно открыть кабинет, собрать карточки пациентов, наполнить старый кувшин холодной водой. Через стеклянную дверь доносился негромкий гул разговоров ни крика, ни крика, но напряжение ощущалось даже сквозь стекло.
Раньше здесь трудилось восемь врачейтерапевтов, сегодня остались лишь четверо. Двое ушли в частные клиники, один получил повышение в областной центр, ещё одного отправили на длительное обучение. На стенде отдела кадров висело объявление о вакансиях, но за месяц ни одного отклика. По официальным данным в России не хватает около двадцати трёх тысяч врачей первичной помощи, и наш коридор выглядел маленькой моделью всей этой проблемы.
Я снял пальто в крошечной ординаторской. Под потолком дрожала лампа дневного света, оставляя на стене бледные полосы. Расписание показало: вместо тридцати приёмов сегодня запланировано сорок четыре. Ночные звонки диспетчера, просьбы «впихнуть» ещё пару талонов всё слилось в одну длинную смену. Девятнадцать минут на пациента, если не пить воду и не бегать в туалет. В голове пролетела простая арифметика: даже при идеальном темпе уйдёт девять часов непрерывной работы.
Первый пришёл женщина с бронхиальной астмой, нервно сжимала шарф. Её электронная запись «потерялась», и она стояла в живой очереди, боясь нового приступа. Я выписал ей ингалятор по льготному рецепту, успокоил, но за дверью уже слышались недовольные возгласы. Каждый утренний час начинался одинаково: толчок, вопрос «кто последний», спор, раздражение. Люди читали в новостях о планах Минздрава сократить дефицит к следующему году, но им нужно было лечиться сегодня.
К полудню очередь заполнила всю лестничную площадку. В гардеробе закончились номерки, пациенты ставили обувь под скамейки, чтобы не стоять весь день в сапогах. Невысокий мужчина с гипертонией спросил регистраторшу, почему талон дают лишь на три недели вперёд. Та пожала плечами и кивнула в сторону терапевтов: «График переполнен». Я услышал её ответ сквозь приоткрытую дверь и почувствовал, как по спине прокатился холодный пот. Слишком много людей, слишком мало рук.
После короткого обеда бутерброд, яблоко, три глотка крепкого чая я решился на первый шаг. Вместе со старшей медсестрой расчертили новое расписание: утренние часы строго по предварительной записи, вечером очередь только для острых случаев. Бумагу вывесили у регистратуры до конца смены. Я вернулся к приёму, надеясь, что изменения хоть частично разгрузят поток. Но уже через час охранник принес листок обратно: ктото сорвал его, подпись красной ручкой гласила «Так вы от нас окончательно избавляетесь?».
Вечером, закрывая шкаф с препаратами, я поймал себя на мысли, что улыбаюсь пациентам автоматически. Первый симптом выгорания маска доброжелательности, под которой прячется пустота. В ординаторской оставшиеся трое терапевтов спорили, должно ли руководство платить за сверхурочные. Я слушал отрывистые реплики, представляя, как утром к дверям снова потянутся люди в шарфах и фетровых шляпах. Лёжа в постели, я заснул только к двум.
Следующий понедельник выдался морозным. На окнах поликлиники выступил тонкий иней, а в коридоре заскрипел сквозняк. Люди плотнее заворачивались в шарфы и шли на месте, чтобы не мёрзнуть. В девять утра регистратура перестала отвечать на внутренний телефон: его просто не слышали под шквалом вопросов. Я пытался придерживаться нового графика, хотя формально он ещё не был утверждён, и каждый третий пациент требовал объяснений.
К одиннадцати ожидание дошло до предела. Старушка в пуховой косынке уперлась в дверной косяк кабинета: «Я приехала на трамвае в шесть, а молодые ещё не родились, когда я уже в очереди стояла». За ней мужчина, зажатый тростью, возмутился, что ветеранам нужен приём вне очереди. Слова накладывались, превращаясь в гул, регистраторша закрыла окошко, а охранник пытался успокоить вспыльчивую толпу.
Я вышел из кабинета в халате. Секунду внимания, попросил я, подняв ладонь. Предлагаю: сейчас принимаю только острых, остальных записываем на конкретное время после обеда, чтобы вы не ждали зря. Люди посмотрели настороженно. Ктото пробурчал, что «запись была, да сплыла», ктото пожаловался, что до дома далеко. Но несколько человек согласились разойтись, и напряжение слегка спало. Я понял, что без согласия администрации такая импровизация долго не продержится.
Через час меня вызвали к главврачу. Сняв халат, я прошёл по коридору в бахилах. Кабинет был на втором этаже, дверь заклеена табличкой «Собрание». Внутри сидели главный врач, заместитель по лечебной части и начальник регистратуры. На столе лежал журнал талонов, изогнутый от многочисленных закладок. Заместитель без прелюдий: Пациенты написали коллективную претензию. Семь подписей. Они считают, что терапевты саботируют работу.
Я почувствовал, как уши загорелись. Мы физически не справляемся, ответил я. Четыреста два приёма в неделю на четырёх врачей. Это не безопасность и не качество. У нас два выхода: либо штамповать рецепты без осмотра, либо изменить организацию. Предлагаю объединить пациентов в группы взаимопомощи: молодёжь будет помогать пожилым записываться в интернет, а мы освободим один час в день для срочных случаев. Плюс чёткое правило: если пациент не пришёл к своему времени, талон переходит дальше. Молчание длилось несколько секунд.
Главврач откинулся в кресло. Люди жалуются, что раньше было проще: живой очередь, и всё. Я перебил её, впервые повысив голос. Сейчас кадровая яма не только у нас. По стране около двадцати тысяч незаполненных вакансий. Если ничего не менять, завтра будет новая претензия, а послезавтра скорая прямо к нам в коридор.
Разговор закончился неожиданно. Главврач кивнул: Хорошо, вводите пилот на вашем участке, отчёт через две недели. Только сразу предупредите коллектив: первый же срыв и вы возвращаетесь к старому графику. Я вышел из кабинета, и за окном закружились первые влажные хлопья снега. Обратного пути уже не было.
Пилотный проект принёс небольшие, но ощутимые изменения. В коридорах стало меньше людей, вынужденных ждать целый день. Возле дверей кабинетов иногда ещё стояла короткая очередь, но в основном из тех, кто пришёл с острыми случаями без записи.
Кабинеты стали работать более организованно. Первый пациент на новых условиях пожилая женщина, записавшаяся заранее при помощи молодого соседа. Он тоже был моим пациентом и с радостью помогал: «Главное объяснить старшим, как всё работает, и не спешить». Его энтузиазм заразил других, и постепенно сформировалась небольшая группа волонтёров, готовых помогать с записями и даже проводить пожилых до кабинета.
Нагрузка на медперсонал всё равно оставалась высокой. Если количество приёмов снизилось, ощущение, что дел не стало меньше, оставалось. Я часто задерживался, составляя отчёты по пилоту и размышляя, как улучшить процесс. Меня тревожило, что администрация может быстро потерять интерес, как только возникнут первые проблемы.
Но пришла делегация из районной больницы, чтобы оценить новую систему. Я нервничал, показывая им изменения: запись по талонам, сокращение очередей, группы волонтёров. Оставив формальности, мы прямо продемонстрировали суть улучшений. Делегация оценила стремление коллектива, хотя и не решила проблему кардинально, но направила её в правильное русло, позволяющее снять остроту.
Я задумался, как мало изменилось для меня самого. Работа попрежнему требовала полной отдачи, а вечерами едва хватало сил добраться домой. Тем не менее, когда делегация отметила успехи, во мне возникло небольшое чувство удовлетворения. Администрация дала понять, что проект будет поддержан, и это уже большой шаг вперёд.
У входа в поликлинику появились новые объявления: информация о записях, контакты волонтёров, новости о возможностях для пациентов. В приёмной царила более спокойная атмосфера, хотя лёгкое волнение всё ещё ощущалось. Пациенты начали благодарить друг друга, помогая ориентироваться в новом порядке.
В конце концов я понял, что это не отменяет постоянной усталости, но хотя бы даёт чуть больше уверенности в том, что усилия не проходят даром. Каждое «спасибо» от пациентов придаёт сил, даже если звучит слегка печально.
Вечером, когда за занавешенными окнами стемнело, свет фонарей, падающий на снег, создавал уют внутри поликлиники. Люди собирали вещи, натягивали шапки и перчатки, выходя в ночь. Я закрыл кабинет чуть раньше обычного и пошёл в ординаторскую.
Дома я долго ворочался в постели, размышляя о прошедшем дне. Возможно, я тоже привыкаю к новому порядку и уже строю планы, как сделать его ещё лучше. Цена была высокой всегда быть на готове к расписанию, но теперь у меня есть небольшая, но сплочённая команда людей, разделяющих мои стремления.
Утром я проснулся с мыслью, что работа наконец приносит реальные изменения. Это не была революция, но кто сказал, что маленькие шаги не ведут к большому пути? И даже усталость, хотя и подтачивает силы, уже не кажется безнадёжной. Я позволил себе лёгкую улыбку, заварил чай. Сегодня будет ещё один день, когда многое будет лучше, чем вчера.
**Урок:** даже в системе, где не хватает кадров, небольшие, продуманные шаги и взаимопомощь способны разогнать груз надвигающегося хаоса и вернуть людям надежду на человеческое отношение.
