Алена долго стояла в прихожей, сжимая лист дрожащими пальцами. Буквы расплывались перед глазами, но каждое слово резало, как нож.
Алена, прости меня. Я не готов к этому. Я не могу быть отцом. Я не могу жить так. Я уезжаю. Не ищи меня, прозвучало холодно, без малейшей эмоции.
Никакого «мы». Только «я».
Пётр всегда ставил свои интересы на первое место, но теперь
Тихий писк мобильного телефона вернул её в реальность. Малыш шевельнулся в коляске.
Жизнь позвала.
Она оставила лист на полке и пошла на кухню нужно было чтото сделать, чтобы не всё развалилось.
Но в кухне её ожидал следующий удар.
На столе две винные бокалы, почти пустая бутылка, и тарелка с сухим сыром.
На спинке стула женский платок, не её.
Никаких объяснений больше не требовалось.
Алена глубоко вдохнула. Не закричала, не расплакалась. Только ледяная решимость наполнила её изнутри.
Она протерла стол, вымыла бокалы, выбросила мусор.
Стерла все следы от него.
Затем открыла шкаф и достала небольшую коробочку свидетельство о браке, фотографии с моря, письма, билеты в кино. Всё, что когдато означало «мы».
Она открыла окно и бросила коробку наружу.
Снизу чтото глухо заскрипело.
И впервые она почувствовала облегчение.
Утром Никита разбудил её плачем. Часы показывали пять.
Алена села на кровать, прижала малыша к груди и ощутила странный покой первый за долгое время.
Она уже не была одна. Был он.
Маленький, живой, тёплый Никита единственное настоящее, что у неё осталось.
Но тело всё ещё болело, руки дрожали от усталости. Деньги подходили к концу.
Материнство ещё не закончилось, а счета ждать не будут.
Она взяла телефон. Палец задержался на «Мама», но в голове прозвучал холодный голос:
Я же говорил, Алена. Он не для тебя. Теперь выбирай сама.
Она положила телефон.
В тот же вечер спустилась в подвал, где домоуправитель, дядя Степан, хранил забытые вещи.
В углу стояла старая детская коляска, покрытая пылью, колёса покосились.
Алена очистила её, подклеила шины и осторожно посадила в неё Никиту.
Выйти на улицу после многих дней ей удалось впервые.
Осеннее утро пахло дымом и тёплым хлебом из булочной на углу.
Булочная.
Некогда она работала там сразу после техникума.
Руки её всегда были в муке, лицо красное от печи, но тогда она была счастлива.
Возможно, настало время вернуться к началу.
На следующий день она пришла в булочную.
Всё изменилось новая вывеска, новый владелец.
Но когда она объяснила, что ищет любую работу уборщицу, ночную смену, помощника женщина за прилавком, полная доброжелательности, посмотрела её внимательно.
Ты недавно родила, да? спросила она.
Да.
А муж твой?
Его нет.
Женщина вздохнула.
Я тоже через это прошла. Приходи завтрашним утром в шесть. Посмотрим, как ты справишься.
Алена вышла почти со слезами. Не от печали, а от благодарности.
Впервые за долгое время её никто не отверг.
Через неделю её руки снова пахли тестом.
Бессонные ночи, боли в спине, изнурение всё казалось мелочью по сравнению с тем, что она могла накормить своего сына.
Один вечер, вынося подносы с булочками, в дверь позвонил звонок.
Алена посмотрела и замерла.
Пётр.
Чисто выбритый, в новом пиджаке, с той же самоуверенной улыбкой.
Алена начал он. Я много думал. Хочу увидеть сына. Хочу вернуться.
Чтото в ней дрогнуло, но уже не болело.
Сына? Хорошо. В воскресенье, в десять утра, в парке.
В воскресенье он пришёл с букетом и коробкой конфет.
Алена сидела на скамейке, коляска рядом.
Пётр наклонился, заглянул внутрь и улыбнулся.
Смотри, он точно как я!
Алена посмотрела спокойно.
Нет, сказала тихо. Он похож на того, кто не убежал. На того, кто был здесь каждый день, пока ты даже не звонила.
Пётр побледнел, но она уже встала.
Видишь, добавила она, ему не нужен человек, который бежит. И мне тоже.
Она пошла по аллее с коляской. Не обернулась.
Впервые за месяцы её походка была уверенной.
Дойдя домой, она открыла окно.
Свежий воздух наполнил комнату, а Никита рассмеялся.
Алена села рядом и прошептала:
Знаешь, малыш, теперь всё будет в порядке.
И в этом решении она нашла истинную силу: приняв свои обязанности и любовь к себе, можно построить жизнь, где нет бегства, а есть покой и уверенность.
