27 октября 2025г.
Сегодняшний день будто просочился сквозь привычный ритм, заставив меня вновь взглянуть на себя сквозь призму детских мечт, которых я давно «зарыла» под счета и обязательства.
Я, Ольга Петровна, всегда считала себя практичной бухгалтершей. Всё, что я делаю, измеряется цифрами: от зарплаты до каждого своего действия. Даже развод, который прошёл двадцать лет назад, я провела без драм просто подписала бумаги, когда понял, что муж никогда не бросит свою бутылку.
Но один человек постоянно выводит меня из уравнений мой сын, Максим.
В детстве он был мечтателем, рисовал пиратов в полях тетрадей. В юности романтик, сочинял стихи в три часа ночи. А сейчас, в тридцать пять, он всё ещё блуждает в поиске «своего», как я привыкла называть его «бегством от ответственности». Он меняет работу каждый месяцполтора, будто ищет место, где можно «прижиться».
Мам, ты не понимаешь, говорил он, размахивая руками. Я не могу просидеть в одной конторе тридцать лет, как ты!
Я вовсе не «застряла», отвечала я холодно. Я построила карьеру.
Он лишь закатил глаза, и наш спор превратился в привычную дуэль: я рациональная, всё планирующая; он ветреный, живущий моментом.
Ты всё ещё живёшь со мной, потому что у тебя нет денег на собственную квартиру! упрекала я.
А я путешествую! отвечал он.
На какие деньги?
На те, что успел подзаработать, и на те, что ты мне даёшь, ухмылялся он, и меня охватывало ещё большее раздражение.
Я пыталась «исправить» его: подгоняла к «нормальным» вакансиям, записывала к психологу, даже грозилась лишить наследства. Но он оставался тем же беспечным, непрактичным, но безумно любимым.
Если честно, каждый раз, когда он приходил со светящимися глазами и новыми идеями, я ловила себя на мысли: «Боже мой, как он похож на меня в юности». Той самой юности, которую я покрыла долгами и обязанностями. Это злило меня до предела.
Сегодня Максим вломился в квартиру, распахнув дверь так, что папки с счетами взлетели, как осенние листья. Я чуть не уронила чашку с чаем, которой собиралась сейчас отпить.
Мам! выдохнул он, остановившись посреди комнаты, будто только что пробежал весь Москварека. Его глаза светились ярче любого солнца за окном.
Я поставила чашку на блюдце, прищурилась. Помню тот взгляд, последний раз увидевший его, когда Максиму было шестнадцать, и он бросился ко мне с новостью о поступлении в художественную школу.
Я встретил её, сказал он торжественно, словно произнося клятву.
Кого «её»? спросила я, уже догадываясь, что опять услышит.
Ту самую, провёл рукой по растрёпанным волосам.
Я скрестила руки на груди, уже предвидя сценарий.
Опять какаянибудь художница? попыталась я звучать ровно. Или, не дай Бог, поэтесса? В прошлый раз я уже устала от твоих «творческих натур».
Максим рассмеялся, звонко, как в детстве, когда я щекотала его перед сном.
Нет! воскликнул он, шагнув вперёд. Она врачтерапевт, работает в нашей поликлинике.
Гордость в его голосе звучала, будто он объявлял победу на Олимпиаде. Я сняла очки, протерла их краем фартука.
И что в ней особенного? спросила я, уже чувствуя, что он серьёзно.
Всё, прошептал он, и в этом слове было столько благоговения, что я чуть не приподняла бровь.
Он не мог объяснить словами, которые я ожидала. Вместо этого он просто стоял, лицо его светилось.
Вчера, начал он, когда я зашёл в кабинет за справкой для бассейна, она посмотрела на меня…
Он замолчал, губа дрожала.
И я понял. Вот она.
Мам, а сегодня мы с ней встречались! В кафе на углу!
Я поставила чашку на стол.
Как прошло «свидание»?
Она Он замёр, не зная, как продолжить. Оказалась обычной, но в то же время необыкновенной.
Необыкновенной? подняла я бровь. Что в ней такого?
Он задумался, потом его лицо озарилось тёплой улыбкой:
С ней, как с хорошим старым другом. Нет напряжения, нет игр. Мы просто болтали о ерунде о том, как она ненавидит мандарины с косточками, а я не выношу мякоть в соке.
Он смеялся, вспоминая:
Поймал себя на мысли, что уже полчаса рассказываю о нашей старой даче, о том, как в детстве боялся лягушек в пруду. Она не зевала, не уткнулась в телефон действительно слушала.
Я невольно улыбнулась:
В наше время это действительно редкость.
Самое странное, понизил голос он, что мне не нужно было придумывать, как её впечатлить. Я был собой и этого оказалось достаточно.
Он начал расхаживать по кухне, жестикулируя:
А потом мы вышли из кафе, и ты не поверишь! Она предложила пройтись пешком, хотя уже стемнело и моросил дождь. Говорит: «Люблю запах мокрого асфальта».
Я посмотрела на его мокрые кроссовки у порога.
Так откуда такие мокрые ноги? Думала, опять в лужу влез.
Мы шли два часа! размахнул он руками. Болтали, смеялись
Он замолчал, глядя в окно на струйки дождя:
И знаешь, что самое удивительное? Когда я проводил её до дома, она просто сказала: «Спасибо за прекрасный вечер» и ушла. Без игр, без «может быть когданибудь».
Я наливала ему горячий чай:
Похоже, ты наконец нашёл женщину, которая тебе подходит. Только если простудишься под дождём, лечить тебя буду я, а не она. Понял?
Он заулыбался, тянулся за печеньем, но я шлёпнула его по руке:
Сначала переоденься в сухое! И вымой руки!
Он обиделся, но пошёл в ванную, вернувшись в сухом свитере, вытирая руки полотенцем.
Мам, а можно её в воскресенье к нам пригласить? спросил он, надеждой глядя на меня.
Я притворно нахмурилась:
Если ты так решителен Только предупреждай, что я не планирую «официальный приём». Пусть придёт, как к себе домой.
Спасибо! он чуть не подпрыгнул от радости. Она любит простую домашнюю еду.
Значит, уже обсудили гастрономические предпочтения, улыбнулась я. Приготовлю твой любимый яблочный пирог.
Ты лучшая! он порывисто обнял меня.
Я наблюдала, как он счастливо жует печенье, и вдруг поймала себя на мысли, что давно не видела его таким настоящим.
А как её зовут? неожиданно спросила я.
Он замер с печеньем на полпути к рту, глаза округлились:
Ой, мам, ты не поверишь Её зовут Анечка. Она просит, чтобы её называли Аней.
Я замерла, чашка в руках, брови поползли вверх.
Анечка? прошептала я. Похоже, судьба.
Я поставила чашку в раковину и повернулась к сыну:
Так когда она придёт? В воскресенье днём?
Да, если ты не против он заёрзал на стуле. Мам, ты не будешь её допрашивать про карьерные перспективы и банковские вклады, как в прошлый раз?
Да ладно тебе. Если она вытерпела твои мокрые носки и разговоры про лягушек, я хотя бы постараюсь быть вежливой.
Я достала блокнот с рецептами:
Только предупреди её, что я не готовила для гостей пять лет. Если пирог не получится виноват будешь ты.
Он ухмыльнулся:
Не переживай. Она любит, когда всё неидеально. Говорит, так живут люди.
Воскресное утро. К двенадцати на кухне уже стоял идеальный яблочный пирог румяная корочка, аромат корицы, аккуратные дольки яблок. Я, в накрахмаленном фартуке, накрывала стол в гостиной.
Мам, расслабься, помогал Максим расставлять тарелки.
Никаких «расслабься». Если уж делать то правильно.
В половине второго прозвенел звонок.
Анечка стояла в простом, но элегантном платье, с небольшим букетом хризантем и бутылкой хорошего вина.
Здравствуйте, Ольга Петровна. Спасибо за приглашение.
Заходите, кивнула я, отмечая её аккуратный маникюр, отсутствие кричащего парфюма и тот факт, что она сразу сняла обувь.
За столом царила лёгкая, но тёплая беседа. Она не задавала навязчивых вопросов, не льстила, но и не сидела, как мышка. Когда я подала пирог, она отломила кусок вилкой и попробовала.
Потрясающе, сказала искренне. Баланс кислого и сладкого идеален.
Спасибо, я слегка смягчилась. Это старый семейный рецепт.
Чувствуется, улыбнулась она. С душой.
Максим светился, как лампочка, но старался не вмешиваться. После чая Анечка встала и помогла собрать посуду.
Нетнет, что вы! я сделала шаг вперёд.
Позвольте, я хотя бы помогу отнести на кухню, мягко, но настойчиво сказала она.
Я приподняла бровь, но не стала спорить.
Когда гостья ушла, я протирала уже и так безупречно чистый стол и коротко бросила:
Не дура.
Максим замер с чашкой в руках:
Это комплимент?
Это констатация факта, положила салфетку на место. Пригласи её ещё.
Повернувшись к окну, я незаметно улыбнулась.
«Вот и дождалась», подумала я, чувствуя странную теплоту в груди.
Не художницапретендентка, не ветреная поэтесса, а врачтерапевт с твёрдыми руками и спокойным взглядом. Та, кто не превратилась в «гостя», а просто начала убирать посуду, будто делала это сотни раз.
«И пирог оценили», с удовлетворением отметила я про себя.
Я украдкой взглянула на сына. Он держал ту же чашку, из которой пила Анечка, и в его глазах светилось чтото новое не привычный задор, а тихая, глубинная радость.
«Повезло тебе, сынок», мысленно прошептала я. «Наконецто».
И вдруг осознала, что везение и моё тоже. Ведь теперь, глядя на него, я больше не вижу того бесконечного мальчишки, который не может найти себя. Я вижу взрослого человека, счастливого, и мне тоже стало легче.
