1993 год, мне доверили ребёнкаглухого, и я сразу же приняла роль мамы, хотя и не представляла, что будет дальше.
Маша, смотри! воскликнула я, остановившись у ворот, и глаза мои не могли поверить тому, что перед ними.
Мой муж, Михаил, неуклюже переступил порог, обхватив ведро, полное рыбы. Холод июльского утра пробирал до костей, но то, что я увидела на скамейке, мгновенно растопило всё морозное.
Что там? спросил Михаил, ставя ведро и подходя ближе.
На старой скамье у забора стояла плетёная корзина. Внутри, завернутая в поблекшую пеленку, лежал крошечный мальчик, лет около двух. Его большие карие глаза смотрели прямо в меня без страха, без любопытства, просто смотрели.
Боже, выдохнул Михаил, откуда он взялся?
Я осторожно провела пальцем по его тёмным волоскам. Малыш ни шевельнулся, ни заплакал только слегка моргнул. В крошечной ладошке он держал маленький кусочек бумаги. Я раскрыла её пальчиками и прочитала: «Пожалуйста, помогите ему. Я не могу. Простите».
Нужно звонить в милицию, хмуро сказал Михаил, почесывая затылок. И в сельсовет.
Но я уже обняла ребёнка, прижала к себе. Он пахнул пылью с дороги, волосы были не вымыты, комбинезон изорван, но чистый.
Миша, посмотрел меня Михаил тревожно, мы же не можем просто так взять его.
Мы можем, посмотрела я ему в глаза. Мы уже пять лет ждали. Пять. Врачи говорили, что дети нам не дадут. А теперь
А законы, документы родители могут вернуться, возразил он.
Я покачала головой:
Не вернутся. Чувствую, что нет.
Вдруг мальчик широко улыбнулся, будто понял наш разговор. Этого было достаточно. Через знакомых мы оформляли опеку, документы 1993й год был нелёгким.
Через неделю заметили странность: Илья, как я назвала его, не реагировал на звуки. Сначала думали, что он просто задумался, сосредоточен. А когда соседний трактор грохнул прямо под окном, Илья не пошевелился, и сердце сжалось.
Миша, он глухой, прошептала я вечером, укладывая его в старую колыбельку, подаренную от племянника.
Муж долго смотрел в печь, потом вздохнул:
Едьте к врачу в Тихий Дол, к Николаю Петровичу.
Доктор Илью осмотрел, разводя руки:
Врожденная полная глухота. Операцию даже не пытайтесь это не тот случай.
Я всю дорогу домой плакала. Михаил молчал, сжимал руль до побеления пальцев. Когда Илья уснул, Михаил достал бутылку.
Миша, может, не стоит
Нет, он налил половину стакана и выпил «на выручку». Мы его не оставим.
Кому?
Ему. Никому не отдадим, твёрдо сказал. Справимся сами.
Как? Как его учить? Как
Михаил прервал меня жестом:
Если понадобится, научишься. Ты же учительница. Придумаешь чтото.
Этой ночью я не сомкнула глаз. Сидела, глядела в потолок и думала: «Как обучать ребёнка, который не слышит? Как дать ему всё, что нужно?»
Утром меня осенило: у него глаза, руки, сердце. Значит, у него есть всё, что требуется.
На следующий день я взяла блокнот и начала составлять план, искать литературу, придумывать, как учить без звуков. С того момента наша жизнь кардинально изменилась.
Осенью Илье исполнилось десять. Он сидел у окна и рисовал подсолнухи. В его альбоме не просто цветы они танцевали, кружились в своём особом танце.
Миша, смотри, обратилась я к мужу, заходя в комнату. Снова желтый. Сегодня он счастлив.
За эти годы мы с Ильей научились понимать друг друга. Сначала я освоила «дактилогию» пальцевый алфавит, потом жестовый язык. Михаил учил медленнее, но самые важные слова «сын», «люблю», «гордость» он запомнил давно.
Школ для таких детей в нашем районе не было, так что я учила его сама. Он быстро выучил буквы, слоги, слова, а считать ещё быстрее. Но главное рисовал без перерыва, всё, что попадалось в руки.
Сначала пальцем по запотевшему стеклу, потом углём на доске, которую специально сделал Михаил. Позже красками на бумаге и холсте. Краски я заказывала из города почтой, экономила на себе, лишь бы у ребёнка были хорошие материалы.
Что опять твой немой чтото чертит? подколотил сосед Семён, заглядывая через забор. К чему это?
А ты, Семён, что полезного делаешь? ответил Михаил, не отрываясь от грядки.
С деревенскими жителями было сложно. Они нас не понимали, дразнили Илью, ругали его, особенно дети. Однажды домой вернулся с порванной рубашкой и царапиной на лице, без слов показал, кто это сделал Коля, сын местного старосты. Я плакала, обрабатывая его рану, а Илья, стирая слёзы пальцами, улыбался: «Не стоит переживать, всё в порядке».
Вечером Михаил ушёл, вернулся поздно, ничего не сказал, но у него под глазом была синя. После этого Илья больше никого не дразнили.
В подростковом возрасте его рисунки изменились. Он нашёл собственный стиль странный, будто из другого мира. Он изображал мир без звуков, но в этих картинах была такая глубина, что захватывало дух. Все стены дома покрылись его картинами.
Однажды к нам приехала комиссия из областного управления, чтобы проверить, как я веду домашнее обучение. Старуха в строгом костюме вошла в дом, увидела картины и замерла.
Кто это рисовал? спросила шёпотом.
Мой сын, ответила я гордо.
Нужно показать это специалистам, сказала она, снимая очки. Ваш ребёнок обладает настоящим талантом.
Мы испугались. Мир за пределами нашей деревни казался огромным и опасным для Ильи. Как он будет без нас, без привычных жестов?
Пойдем, настойчиво сказала я, собирая его вещи. Вокруг есть художественный ярмарок. Тебе нужно показать свои работы.
Илье уже было семнадцать. Он вырос, стал высоким, худым, с длинными пальцами и внимательным взглядом, будто улавливал всё. С неохотой кивнул возражать было бессмысленно.
На ярмарке его картины повесили в дальний угол. Пять небольших полотен поле, птицы, руки, держащие солнце. Люди проходили мимо, бросали взгляды, но не останавливались.
И вдруг появилась она седовласая женщина с прямой спиной и проницательным взглядом. Долго стояла перед картинами, не шевелясь, потом резко повернулась ко мне:
Это ваши работы?
Моего сына, кивнула я, указывая на Илью, стоящего рядом, руки сложив на груди.
Он глухой? спросила, заметив, как мы общаемся жестами.
Да, с рождения.
Она кивнула:
Меня зовут Вера Сергеевна, я из художественной галереи в Москве.
Это произведение женщина задержала дыхание, разглядывая маленькую картину с закатом над полем. В нём есть то, что ищут художники годами. Я хочу его купить.
Илья замер, пристально глядел в меня, пока я переводила её слова своими неловкими жестами. Его пальцы дрогнули, в глазах мелькнула недоверчивость.
Вы действительно не думаете о продаже? звучал в её голосе настойчивый профессионализм.
Мы… никогда… запнулась я, чувствуя, как кровь поднимается к лицу. Мы вообще не думали о продаже. Это просто его душа на холсте.
Она вынула кожаный портмоне и без споров назвала цену, за которую Михаил работал полгода в своей столярне.
Через неделю она вернулась, взяла вторую работу ту, где руки держат утреннее солнце.
Осенним вечером пришёл почтальон с конвертом, на котором стояла московская печать: «В работах вашего сына редкая искренность, понимание глубины без слов. Сейчас именно такие ищут истинные ценители искусства».
Столица встретила нас серыми улицами и холодными взглядами. Галерея оказалась небольшой комнатой в старом здании на окраине Москвы, но каждый день к ней приходили люди с внимательными глазами.
Они рассматривали картины, обсуждали композицию, цветовое решение. Илья стоял в стороне, наблюдая за движением губ и жестов. Хотя он не слышал слов, мимика говорила сама за себя происходило нечто особенное.
Постепенно пришли гранты, стажировки, публикации в журналах. Его прозвали «Художник тишины». Его картины как безмолвные крики души находили отклик у каждого, кто их видел.
Три года прошли. Михаил не смог сдержать слёз, когда сопровождал сына в Петербург на отдельную выставку. Я пыталась держаться, но внутри всё болело. Наш мальчик уже стал взрослым, уже без нас, но вернулся. Однажды солнечным днём он появился в двери с полным букетом полевых цветов, обнял нас, взял за руки и провёл через всю деревню мимо любопытных взглядов к дальнему полю.
Там стоял новый дом, снежнобелый, с балконом и огромными окнами. Селяне давно спорили, кто же этот богатый человек, который его построил, но хозяин был неизвестен.
Что это? шепнула я, не веря своим глазам.
Илья улыбнулся и вытащил ключи. Внутри просторные комнаты, мастерская, библиотека, новая мебель.
Сын, изумлённо сказал Михаил, оглядываясь, это твой дом?
Илья кивнул и жестом указал: «Наш. Ваш и мой».
Он вывел нас на двор, где на стене дома висела огромная картина: корзина у ворот, женщина с сияющей улыбкой, держащая ребёнка, а над ними надпись на жестовом языке: «Спасибо, мама». Я замерла, слёзы текли по щекам, но я их не стирала.
Мой всегда сдержанный Михаил вдруг шагнул вперёд и крепко обнял сына, который едва дышал от радости. Илья ответил тем же, затем протянул мне руку. Мы стояли втроём посередине поля у нового дома.
Сегодня картины Ильи украшают лучшие галереи мира. Он открыл школу для глухих детей в региональном центре и финансирует поддерживающие программы. Деревня гордится нашим Ильей, который слышит сердцем.
Мы с Михаилом живём в том же белом доме. Каждое утро я выхожу на веранду с чашкой чая и смотрю на картину у стены.
Иногда я вспоминаю то июльское утро, когда мы не вышли из дома. Что, если бы я не увидела его? Что, если бы я испугалась?
Илья сейчас живёт в большом городе, в просторной квартире, но каждый уикэнд возвращается к нам. Он обнимает меня, и все сомнения исчезают. Он никогда не услышит мой голос, но знает каждое моё слово. Музыку он не слышит, но создает свою из красок и линий. И когда я вижу его счастливую улыбку, понимаю, что самые важные моменты в жизни часто происходят в полном тишине.
