Один. Но если ещё раз…
Что ты, к чему всё это? Ведь животы пусты значит, время заняться делами. Полы сами себя не уберут, сказал он, будто вручал мне Нобелевскую премию за то, что я снова держу в руках швабру.
Я стоял среди обломков. И это не преувеличение. Полный бардак: грязная посуда, пустой холодильник, липкий пол. В углу, на балконе, сломанная сушилка, на которой всё ещё висел мой халат тот же, в котором я отправилась в роддом полтора месяца назад.
Ни цветка. Ни записки. Ни капли уважения.
Только безразличный взгляд мужа. Как будто я просто соседка, зашедшая без стука.
Говорят, женщины после родов становятся слишком чувствительными. Но дело не в гормонах, а в том, как их встречают. Как с ними говорят. Как обнимают или вовсе не обнимают.
Ты издеваешься? шепнула я, глядя на него. Я только что вернулась с тройнями. После операции
И что? перебил он раздражённо. Кесарево сечение, как ты говорила. Всё под наркозом. Ты не рожала, ты просто лежала. Хватит притворяться. Молоко сдаёшь? Да сдавай. Но это же не мешает убираться в доме.
Сначала я подумала, что это шутка. Потом что он сошёл с ума. А потом что, может, я. Ведь я его любила, не так ли?
В голове гул. Сердце затрясло. Я стоял с дорожной сумкой, в которой ночные рубашки, прокладки и две пары тапочек, сшитых ещё в ожидании ребёнка. А он говорил со мной, будто я лентяй, только что с отпуска вернувшийся.
Ты даже нас из больницы не забрал, выдохнула я. Я сама просила санитарку вызвать такси
Ты же сама хотела быть самостоятельной! воскликнул он. Всё время вынашивания ты уклонялась от меня. Всё сама, сама И дальше действуй сама.
Вырастить ребёнка это не про слабость. Это про веру. Что тебя поддержат. Что ты не останешься одна. Что любимый человек будет рядом. А если нет?
Если ты не справляешься, позову маму, буркнул он и направился в ванную. Она сделает из тебя нормальную хозяйку.
О, простая святая. Его мама. Татьяна Алексеевна. Женщина, чей взгляд мог кипятить яйца. Её боялись даже уличные коты. Всегда в сером плаще, с короткой стрижкой и металлическим голосом. С ней не спорили, даже начальство.
Я ожидал, что она придёт как судья. С криками. С насмешками. С метлой в руках.
Но она вошла молча.
В её глазах было чтото иное.
Она осмотрела всё вокруг. Меня. Мой вид. Моё молчание.
Ты убираешь? внезапно спросила она.
Я не успел ответить.
После родов?! Ляг сразу!
Я замер. Она повесила плащ, надела фартук, взяла тряпку и ведро и начала мыть пол.
Иногда добро приходит в неожиданной форме. Даже в виде женщины с резким голосом и серьёзным взглядом.
Через полчаса на кухне пахло борщом. Я лежал на диване, покрытый подушками. А Татьяна Алексеевна полоскала простыни и бормотала:
Тройня, вот это да
Когда появился мой муж с телефоном и улыбкой, она бросилась на него, как буря:
Ты сошёл с ума?! Женщина тройню на свет вывела! Это операция, это боль, это восстановление! А ты ей? Мыть пол?!
Мамочка, но ты же говорила
Я?! Ты обещал, что справишься. Что любишь. Что всё под контролем. Я поверила!
Она вздохнула, посмотрела на меня и тихо сказала:
Монстр. Ты монстр в человеческом обличье.
Когда мама встаёт на сторону другой женщины это победа. Горько, но нужна.
Кто вообще в тебя такое вбил?!
Он пожал плечами.
Коллега Павел. Говорил, что кесарево сечение не роды, молоко чепуха, женщины всё выдумывают
МОЛЧИ! закричала она.
Он замолчал.
В тот же день начались проблемы на его работе. Коллеги слышали его разговоры. И Таня та же, что поддерживала меня во время беременности не выдержала.
Ты видел женщину после кесарева?! Видел, как она не спит неделями?! Как у неё всё болит?!
Начальник вызвал его и отправил в отпуск без права возвращения до выяснения обстоятельств.
А Павел тот же «инспиратор» попал под расследование за домогательства и злоупотребление служебным положением.
Карма не спешит, но попадает точно.
Татьяна Алексеевна забрала сына к себе. Через две недели он вернулся другим: тихим, с книгой о материнстве и кастрюлей борща.
Прости, опустился на колени. Я был дураком. Эгоистом. Дай шанс. Один.
Я долго смотрел на него. А потом сказала:
Один. Но если ещё раз
Не будет, перебил он. Я поклялся маме. А клясться ей страшнее, чем тебе. Прости.
Порой падение необходимо, чтобы понять ошибку. Но не каждый меняется. Мне судьба милостиво улыбнулась. Ему дали шанс.
С тех пор всё изменилось. Не мгновенно, но изменилось.
Он учился пеленать, варить кашу, вставать ночью. Он извинялся. За всё. За каждый день боли.
А Татьяна Алексеевна приходила каждую субботу с булочками и говорила:
Ты теперь не одна. Запомни это.
И я не один. Теперь у меня дети. Поддержка. Семья. И муж, который печёт блины и ссорится с соседями, если они шумят, пока наши малыши спят.
И есть слова, ставшие моим оберегом:
Ты теперь не одна.
