22 октября, суббота
Я, Аграфёна Николаевна, в свои шестьдесят пять уже не умею сидеть сложа руки. После выхода на пенсию я снова ощутила тот странный заряд, который, кажется, дарит солнце. Я не жалуюсь на жизнь а зачем? Я вышла замуж по любви, родила дочьмоя Ольга, а потом развелась, когда муж бросил наш уютный дом. С глаз долой из сердца вон, говорят, но у меня остались друзья, работа, и, главное, путешествия.
Именно они заполнили пустоту, появившуюся после ухода с работы. Я не покупала готовые туры, а сама планировала маршруты, бронировала хостелы, ловила попутные машины. В старой кожаной сумке всегда лежит блокнот с адресами добрых людей, готовых приютить меня на ночь в любой точке России.
Осенью, когда дождь превратил улицы Пскова в блестящие реки, я направилась в маленький городок, известный своим древним деревянным зодчеством. Дождик моросил с самого утра, а я, слегка промокнув, дошла до большого резного дома с высоким крыльцом. Ожидала, что меня приютит Сергей Петрович старый друг моей бывшей подруги, согласившийся дать мне приют на пару ночей.
Дверь открыл высокий сутулый мужчина с седыми, всё ещё густыми волосами и глазами ясными, как осеннее небо.
Проходите, Аграфёна Николаевна, ждём вас, сказал он, будто я старый знакомый.
Дом пах кедром, печным теплом и чемто знакомым, напоминающим домашнее яблочное варенье. Сергей Петрович молчалив, подал мне большое махровое полотенце, поставил чайник и ушёл, оставив меня согреваться у печи.
Вечер прошёл за чашкой чая. Разговор не завязывался: он был замкнут, а я чувствовала себя гостем, который застрял. Но когда речь зашла о путешествиях, в его глазах вспыхнула искорка.
Я тоже много ездил, неожиданно произнёс он. Геологом. По всей России проехал.
Он встал, подал мне старую потрёпанную карту, исписанную пометками, линиями маршрутов, странными символами.
Это твоя жизнь, почти сама сказала я, лишь констатируя.
Была, поправил он тихо.
Утром дождь прекратился. К моему удивлению, Сергей Петрович предложил показать город, но не по главным улицам, а по тем узким переулкам, что знают лишь местные. Мы прошли мимо дома, где родился известный художник, и увидели заброшенную кузницу с потемневшим от времени замком на двери. Он говорил мало, но каждое слово было точным, как у человека, который бережёт голос.
Я слушала, наблюдала за ним и ловила себя на мысли, что мне невероятно интересно. Не так, как в солнечных площадях Италии или на шумных азиатских базарах. Это был иной интерес глубокий, спокойный, как вода в лесном озере.
Я должна была уехать через два дня, но не уехала. Сказала, что могу изменить маршрут. Он кивнул, не выразив ни удивления, ни восторга. На следующее утро разбудил меня рассветом.
Пойдёмте, сказал он. Показать одно место.
Мы шли по мокрой от росы тропе в сосновом бору. Воздух был густой и ароматный. Вдруг лес расступился, открывая гладь озера, неподвижную, как зеркало, в котором отражалось предрассветное небо, розовое и золотое. Было так тихо, что слышалось, как дышит земля.
Мы стояли молча. В этой тишине не было неловкости, а была полнота момент, природа, невысказанные слова, развевавшиеся между нами.
После смерти жены я думал, что жизнь закончилась, вдруг, не глядя на меня, произнёс Сергей Петрович. Перестал видеть смысл. А вы приехали и стали рассказывать, как красиво на рассвете. И я вспомнил, что значит хотеть увидеть это снова. Поэтому мы здесь.
Я посмотрела на его сильные, работающие руки, на морщинки у глаз, на ясный, спокойный взгляд. Не произнесла ничего пафосного. Просто взяла его руку и положила свою ладонь сверху. Тепло встретилось с теплом.
Я, пожалуй, задержусь ещё на денёк, сказала я. Если вы не против.
Он повернулся, и в его глазах я увидела не осеннюю прохладу, а яркое летнее солнце.
Я против? улыбнулся он. Я за.
Мы шли обратно, и молчание между нами стало другим не неловким, а глубоким и понятным, как гладь озера. Руки иногда касались, и это казалось самым естественным движением на свете.
Дома Сергей Петрович, не спрашивая, стал колоть дрова для печи, а я нашла на кухне муку и банку мёда.
Блинчиков хотите? крикнула я в окошко ему во двор.
Изза поленницы донёсся одобрительный звук, похожий на лёгкий хохот. Я принялась за тесто, чувствуя удивительное уютное тепло чужой, но тёплой кухни.
Он зашёл, вымыл руки.
Пахнет раем, сказал просто, и для меня это была наилучшая похвала.
Я задержалась не на денёк, а на неделю. Она пролетела, как один утренний миг у озера. Мы говорили обо всём на свете. Он показывал свои геологические дневники, зарисовки скал и минералов. Я рассказывала о безумных попутчиках и о ночёвке в заброшенной церкви в карельской деревне. Мы смеялись, много смеялись. Было удивительно слышать чейто смех, отзывающийся эхом в своей груди.
Но билеты были куплены, дочь ждала меня в Москве, и реальность вновь постучала в дверь. За пару дней до отъезда я сидела на крыльце и наблюдала, как Сергей Петрович чинит скворечник.
Я скоро уезжаю, произнесла я, проверяя слова на прочность.
Он лишь кивнул, не отрываясь от работы.
Я знаю.
Вечером за ужином он отложил вилку.
У меня к вам дело, Аграфёна Николаевна, сказал с необычной формальностью. Есть место в трёх часах езды, малоизвестный разлом, где выходят уникальные породы. Я собирался туда ехать Сможете составить мне компанию? В качестве гидалюбителя.
Я увидела в его глазах честность и понял, что это его способ попросить меня остаться.
А на сколько ночей нам паковать рюкзаки? спросила, играя серьёзностью.
На сколько захотите, выдержал он мой взгляд. Место дикое, гостиниц нет. Только палатка.
И я поняла, что это не просто предложение, а приглашение в его мир, в его тишину, в его жизнь.
Я свободна ближайшие два дня, улыбнулась я. Очень свободна.
На следующее утро мы отправились на его стареньком «ВАЗ2101», пробираясь по ухабистой дороге между озёрами и соснами. В окнах пахло хвоей, собакой и чемто неизменно мужским может, инструментами, а может, дорогой.
Когда мы вышли на край разлома, на крутой обрыв над бирюзовой рекой, я замерла. Это была не просто красивая картина, а мощь, вековая тишина и величие.
Он стоял рядом и смотрел не на пейзаж, а на меня.
Ну как? спросил он тихо.
Я остаюсь, Серёж, ответила я также тихо, поворачиваясь к нему. Надолго, если ты не против.
Он улыбнулся.
Я против? повторил он нашу первую шутку. Я за.
И под крики одиноких птиц, над рекой, два пенсионера, найдших друг друга на изломах жизни, обнялись так крепко, будто боясь отпустить эту новую, хрупкую, но невероятно счастливую встречу. Она пришла не вовремя слишком поздно, но ровно тогда, когда это было нужно.
