Телефон затрясло в сумке Алёны ровно в тот миг, когда она только зашагала в квартиру и заштормила дверь. На часах семь вечера, пятница. Ожидание выходных сразу превратилось в тяжёлое, знакомое чувство. На экране горело: «МАМА».
Алёна вздохнула и приняла звонок.
Мам, привет
Привет, холодно и слегка укоризненно прозвучал голос Зои Петровны. Живёшь, слава Богу. А я уж думала, ты меня уже забудешь.
Ком в горле, знакомый до тошноты.
Мам, я только что с работы. Неделя была адская, ты даже не представляешь
У всех работа, перебила Зоя, не внимая. Ты мне почти не звонишь У тебя никогда нет времени для меня. Я тебе, наверное, уже не нужна? Последний раз говорили в понедельник!
В понедельник! вспыхнула Алёна, чувствуя, как раздражение поднимается к горлу. Это же четыре дня назад, мам! Я же не могу звонить тебе каждые пару часов! У меня тоже своя жизнь!
Конечно, своя жизнь, ядовито подхватила мать. А у меня её нет. Сиди одна в тишине, жди, когда дочь соизволит уделить мне пять минут.
Разговор скатился в привычную полосу: взаимные обиды, скрытая тоска, горькие упрёки. Алёна оправдывалась, злилась на маму, потом на себя за эту злобу. Зоя Петровна хотела услышать лишь, что её любят и ценят, но говорила так, что отталкивала ещё сильнее. Они повесили трубки, обе расстроенные и одинокие. Алёна чувствовала вину за усталость, за гнев, за то, что не успевает дать маме того, чего та ждёт. Зоя брошенной и никому не нужной.
Такой «ритуал» повторялся каждую неделю. Алёна начала бояться звонков, каждый взгляд на телефон вызывал тревогу. Пыталась звонить чаще, но всё равно получалась ссора: «Позвонила слишком поздно», «мало поговорили». Круг замкнулся.
Перелом настал в один из тяжёлых вечеров. Алёна уже готовилась бросить трубку после очередного «Ты меня не любишь!», но в голосе мамы услышала не злость, а отчаяние, детскую беззащитность. Вместо упрёка она тихо, почти подетски, сказала:
Мам, я слышу, как тебе плохо. Слышала, что ты скучаешь. Я тоже по тебе скучаю.
На той стороне провода наступила оглушительная тишина. Зоя Петровна ждала оправданий, крика или молчания, но не этого простого, нежного признания.
Я запнулась она. не знаю, чем заняться. Дни такие длинные
Давай попробуем иначе, осторожно предложила Алёна. Договоримся: каждое воскресенье в семь я буду звонить, а дальше будем говорить сколько захотим. В будни только если чтото случится или будет нужно. А в воскресенье будем отгуливаться, рассказывать всёвсё. Согласна?
По воскресеньям? В семь? переспросила Зоя, будто проверяя, не сон ли это. До воскресенья ещё далеко, но теперь в календаре появился маленький маячок. Давай.
В первое же воскресенье звонок прозвенел ровно в семь. Голос Алёны был ровным, а не извиняющимся. Сначала Зоя говорила осторожно, но потом всё увереннее делилась: как на балконе выросли огурцы, какие семена проросли, о новой книге, о визите подруги. Она не упрекала, а просто рассказывала. Алёна говорила о школе, о смешном случае на уроке.
Прошло несколько недель. Алёна больше не боялась телефона. В любой день могла отправить маме чтонибудь интересное. Например, проверяя тетради пятилетки, она сфотографировала самое смешное сочинение и прислала Зое: «Мам, посмотри, как их тут творят!».
Через минуту пришёл ответ: «Ой, дочурка! Какой креатив! Ах, эти детки!», с смеющимся смайликом.
Зоя Петровна сидела в любимом кресле, разглядывая детский почерк на экране. Она не ждала звонка, а получила кусочек дочернего мира, доказательство, что о ней помнят. Не по расписанию, а просто так, потому что захотелось. Она улыбнулась и пошла поливать цветы. До следующего воскресного звонка оставалось три дня, но одиночество отступило. Всё изменилось.
Через ещё пару недель воскресные звонки стали привычкой, которой обе радовались. Зоя завела маленький блокнот, куда записывала мелочи: «собрала уже десять огурцов», «прочитала интересную статью», «с соседкой листали старые фотографии». Она сама ловила себя на том, что ищет радости специально, чтобы о чёмто рассказать.
Алёна заметила перемены: в голосе мамы стало меньше тоски, больше интереса. Однажды утром в воскресенье она проснулась с больным горлом и ломотой в груди, поняла, что простудилась. Сначала подумала, что к вечеру будет только хуже, и сил на разговор не хватит.
Раньше это вызывало бы у неё чувство вины, будто болезнь преступление, а перенос звонка проступок. Сейчас она просто набрала номер.
Мам, доброе утро, хрипло произнесла она.
Дочка? Чтото голос у тебя насторожилась Зоя.
Да, кажется, я заболела. Голова раскалывается. Звоню, потому что к вечеру, боюсь, совсем без голоса буду. Хотела предупредить, чтобы ты не волновалась.
На том конце провода услышала не упрёк, а мгновенную заботу.
Ой, милая! Ложись в постель! Чай с малиной уже готов? Горло полоскала?
Пока нет, только проснулась и ощутила, что всё плохо, честно призналась Алёна.
Сразу бросай всё и лечись! с материнской твёрдостью отменила она. Никаких звонков вечером! Спи, а позвонишь, когда поправишься. Выздоравливай!
Алёна укуталась в одеяло с чувством облегчения. Не было ссоры, не было вины. Было тепло заботы. Мама не требовала развлечений от больной дочери, а просто хотела, чтобы ей стало легче. Этот короткий утренний звонок значил больше, чем десятки формальных воскресных разговоров. Алёна полежала минут сорок, потом заставила себя встать, заварила чай, а когда уже собиралась измерить температуру, в дверь позванили.
Кто бы это мог быть? с лёгкой тоской подумала она, отрываясь от дивана.
Оказался курьер с пакетом.
Алёна? Доставка, оплата уже проведена.
В коробке лежали пастилки для горла, жаропонижающее, лимоны, имбирь и баночка малинового варенья.
Алёна разложила «сокровища» на журнальном столике, сфоткала их и отправила маме: «Мамуля, ты спасла меня! Сейчас как в санатории. Спасибо!».
Через секунду пришёл ответ: «Это чтобы ты быстрее поправилась. Теперь отдыхай!».
Алёна налила себе чай, открыла варенье, выпила большую чашку и с глупой улыбкой лёгка «болеть», чувствуя себя маленькой девочкой, о которой заботятся. Это было так давно, а всё равно до слёз приятно.
К вечеру того же дня телефон опять зазвонил. На экране светилось «МАМА». Алёна уже собиралась сказать, что всё в порядке, но услышала взволнованный, но не тревожный голос мамы:
Дочка, как ты себя чувствуешь? Ко мне пришла соседка Анна Ивановна, поговорили. Она зовёт меня в клуб по интересам там вязали игрушки для детских домов. Думаю, завтра схожу!
Алёна широко раскрыла глаза. Зоя Петровна, которая ещё недавно измеряла свою значимость количеством звонков от дочери, теперь сама звонила, чтобы поделиться планами, и радовалась им.
Мам, чувствую себя получше. И очень рада за тебя, искренне ответила Алёна.
Да? Не против? в голосе Зои прозвучала лёгкая неуверенность, будто всё ещё ждёт упрёка.
Какое «против»? Я только за! Вязать игрушки классно! Сфотографируешь, что получится?
Обязательно! радостно ответила мама. Хорошо, не буду тебе мешать, отдыхай. Выздоравливай!
Они попрощались. Алёна поставила телефон на тумбочку рядом с вареньем. Болезнь ещё тянула её к кровати, но в душе было светло и спокойно. Она поняла, что произошло не просто перемирие, а настоящее примирение: они стали друг другу поддержкой и радостью, а не грузом и источником вины. И это оказалось самым лучшим лекарством.
