Тьма и надежда
Вадим лежал с закрытыми глазами. Я знала — он не спит. Прошло две недели с тех пор, как его выписали из областной больницы. Но ни разу за эти ночи он не включил свет. Лампа на тумбочке стояла, будто забытый музейный экспонат, рядом с нетронутым планшетом. На полу лежали записная книжка и ручка. Чей номер он вычеркнул на этот раз? Сколько их осталось из двухсот тридцати? Эти цифры и даты рождения я сама диктовала ему год назад, перед очередной операцией на позвоночнике — тяжёлой, как приговор.
Воспоминания сжимали горло, кровь стыла в жилах. В детстве Вадим был крепким, полным энергии. Бегал, смеялся, занимался спортом с другом Серёжей. Но однажды на тренировке он рухнул на спину и не смог подняться. «Скорая», больница, три недели неподвижности. Стало легче, но через полгода боль вернулась — такая, что выворачивала кости. Первая операция, потом вторая. Боль уходила и накатывала снова, как безжалостный палач.
После второй операции я не отходила от него. Умоляла врачей позволить ухаживать за сыном. Усталость давила, но облегчение пришло, когда в отделение приехали студенты-практиканты. Вадим понравился одной из них — Лизе. Высокий, с тонкими чертами лица, он всё ещё был красив, несмотря на боль. Лиза готова была дежурить у его койки сутками, выполняя любой каприз. Но Вадим только хмурился, когда я заговаривала о ней.
— Мам, зачем я ей? — говорил он. — Это просто временное увлечение. Она мне нравится, но я боюсь привязаться. Вернёмся в наш город, и она забудет. Лишняя боль мне ни к чему.
Он не хотел давать ей номер. Лиза выпросила его у меня, взяла и домашний. Они переписывались, звонили, виделись по видео. Лиза обещала приехать. Но потом случилась третья операция. Она не помогла — она сломала его. Вадим потерял возможность ходить, мог стоять лишь полчаса. В его глазах поселилась тоска, такая глубокая, что сердце рвалось на части. Я прислушивалась ночами к его дыханию, пересчитывала таблетки, боясь, что он решится на отчаянный шаг. Весёлый парень стал чужим, раздражительным, но, слава Богу, не озлобился. Я боялась, что он возненавидит всё: жизнь, людей, их радость.
Однажды я заглянула в его записную книжку. Номер Лизы был зачёркнут. Значит, и она проигнорировала его поздравление. Вадим, как всегда, слал сообщения одноклассникам и знакомым, но в ответ — тишина. Он вычёркивал номера, стиснув зубы, чтобы не закричать. В книжке осталось шесть имён: Серёжа, Андрей, Игорь, Надя, Вера, Света. Андрей и Игорь — школьные друзья. Девушек я не знала.
А Серёжа — друг с детского сада. С трёх лет, когда их посадили за один столик, они были неразлучны. Школа, спорт, гулянки — всё вместе. После школы пути разошлись: Серёжа поступил в университет, а Вадим, став программистом, работал удалённо, когда не лежал в больницах. Директор фирмы, спасибо ему, шёл навстречу.
Серёжа звонил почти каждый день. На каникулах мчался к Вадиму, рассказывал новости, заставлял делать упражнения, массировал ему ноги, выносил на улицу. Сажал в машину, возил на рыбалку, в город, к друзьям, на море. Звонил мне, спрашивал, как Вадим, какое у него настроение, нужна ли помощь. Вадим отнекивался, но Серёжа не слушал.
Серёжа стал успешным бизнесменом, женился на однокурснице Тане. Но дружба не угасла. Теперь они ездили втроём: Серёжа брал три билета, несмотря на возражения Вадима. Были в Испании, Турции, на Кипре. Серёжа, под два метра ростом, нёс друга на руках от машины до самолёта. Таня болтала рядом, отвлекая Вадима от неловкости и любопытных взглядов. Девушки заглядывались на красивого парня, который отворачивался.
Серёжа и Таня растопили лёд в сердце Вадима. Он ожил, поверил, что сможет ходить. Но судьба нанесла новый удар. Ночью вернулась адская боль. «Скорая», санитарный вертолёт, областная больница. Унося на носилках, Вадим улыбнулся:
— Мам, не переживай. Я крепкий, ты же знаешь. Только Серёже не говори, ладно?
— Не скажу, — солгала я.
Слёзы душили, сердце молилось за сына. Утром примчался Серёжа, встревоженный:
— Где Вадим? Чувствую, что ему плохо!
Пришлось рассказать. К вечеру он был в больнице, позвонил мне:
— Тёть Лен, поговорил с хирургами. Операция через три часа. Сказали, сердце у него сильное, всё будет хорошо. Я всё оплатил, не думайте о деньгах. Позвоню после.
Я молилась всем святым, умоляла спасти сына. Серёжа сообщил: операция прошла успешно, но Вадима ждали месяцы в больнице. Четвёртая операция — тяжёлое испытание.
Серёжа с Таней навещали его, привозили книги, лекарства, планшет. Забирали меня с собой, запрещая думать о расходах. Дважды я ехала автобусом, когда они улетали в Германию по делам. Но и оттуда Серёжа звонил.
Вадима привезли домой две недели назад. Он не включал свет, лежал с закрытыми глазами, словно боялся увидеть будущее. Я тихо закрыла дверь его комнаты, ушла к себе, в бессонницу и отчаяние. Слёз не осталось — они высохли в ту ночь, когда я молила Бога о его жизни.
Утром позвонил Серёжа:
— Тёть Лен, мы вернулись. Как Вадим? Хандрит? Ничего, расшевелим его! Есть новость: нашёл в Германии клинику, где лечат такой диагноз. Есть шанс. Пока не говорите ему — начнёт спорить. Позвоните, когда проснётся, мы с Таней приедем. Привезли подарок, о котором он мечтал, и расскажем про клинику.
Через три месяца Серёжа снова нёс Вадима на руках к машине, потом в самолёт. Таня, как всегда, бежала рядом, её смех звенел, как колокольчик, подбадривая. Их дружба была чудом, сотенным из верности и тепла.
Прошло два года. Вадим ходит сам, без трости. Работает, встречается с девушкой. Серёжа и Таня радуются, как рождению своего сына, которого назвали Вадимом. Они приехаИ когда маленький Вадим протянул ручонки к крёстному, все поняли, что самое страшное осталось позади, а впереди — только свет.
